Аболиционистский проект описывает, как люди и транслюди могут использовать биотехнологию для устранения страданий всех сентиентных существ. Последний опыт ниже гедонического нуля в нашем переднем световом конусе может быть точно датируемым событием, которое произойдет через несколько столетий. К сожалению, этот утопически звучащий исход может оказаться не таким замечательным, как кажется. Ибо если концепция «блочной вселенной» пространства-времени верна, то страдания, происходящие в том, что мы наивно называем «прошлым», столь же реальны и неизменны, как и то, что мы называем «настоящим». Более того, пост-эвереттовская квантовая механика предполагает, что дарвиновская жизнь изобилует повсюду в Мультивселенной. В подавляющем большинстве квазиклассических макроскопических ветвей, в которых появляется сентиентная жизнь, не разовьются гоминидоподобные существа, способные переписать свой собственный исходный код и искоренить боль, несчастье и дискомфорт. Таким образом, «будущие» страдания также сохраняются неопределенно долго. Хуже того, если окажется правдой сценарий хаотической вечной инфляции Линде, то это будет значить, что количество страданий в Реальности увеличивается в геометрической прогрессии. Их искоренение в любой карманной вселенной вроде нашей было бы чисто локальным явлением. Единственное утешение, которое можно извлечь из этого анализа, состоит в том, что обрисованные сценарии крайне умозрительны.
Аболиционистский проект излагает аргументы в пользу искоренения страданий с помощью биотехнологии; и осторожно предсказывает, что наши постчеловеческие потомки в результате будут жить долго и счастливо. Согревающая душу история? Да, в некотором смысле. Однако любая радужная концепция мира, вдохновленная этим сценарием, может вводить в заблуждение. Вот три удручающие причины, почему так:
Во-первых, согласно интерпретации мира как «блочной вселенной», которую предписывает общая теория относительности, дарвиновская эра постоянно занимает те же пространственно-временные координаты, что и занимала раньше. Боль и страдания первобытной жизни невозможно стереть. В лучшем случае мы готовы лишь определить ее границы. Полное научное понимание времени остается недостижимым. И все же, получается что рациональные агенты не способны аннулировать ужасные события, происходящие где-то еще в пространстве-времени, если только какая-то невообразимая революция во всей нашей логико-концептуальной схеме не поменяет этого. Прошлое фиксировано и неизменно. Следует признать, что возможность обратной причинно-следственной связи, предложенная квантовомеханическими экспериментами с «отложенным выбором», — дразнящее осложнение для этого обобщения. Некоторые сторонники симметричной во времени причинности, такие как Лев Вайдман, подчеркивают, насколько хорошо формализм векторов двух состояний согласуется с мультивселенной Эверетта. Квантовая космология предполагает, что квазиклассические истории будущего и прошлого не уникальны. Но мы можем с уверенностью заявить, что даже самые богоподобные из наших постчеловеческих преемников не смогут искоренить свое ужасное происхождение.
На деле даже исповедующие утилитаризм гораздо спокойнее относятся к трагедиям, происходящим в том, что мы называем прошлым, особенно в далеком прошлом, чем к тому, что разворачивается в будущем. Это утверждение о человеческой психологии отражается в нашем асимметричном отношении к собственной прошлой и будущей боли. Сравните радостное облегчение, наступающее, когда человек уходит от стоматолога, со страхом перед предстоящим визитом к нему. Точно так же зрелые постлюди, для которых дарвиновская эра относится к далекой древности, могут воспринимать ужасные страдания своих предков менее важными, «менее реальными», чем повседневный Рай на Земле, — если предполагать (проблематично), что будущая жизнь вообще захочет размышлять о своем ужасно мучительном происхождении. Но независимо от того, вспоминают ли они такую примитивную мерзость или забывают, ужасы дарвиновской жизни — это неотъемлемая часть Реальности; и эти ужасы не уменьшаются из-за пространственно-временной удаленности. Sub specie aeternitatis, все мгновения «здесь и сейчас» одинаково реальны.
Во-вторых, наша лучшая фундаментальная теория реальности — квантовая механика; и наше лучшее понимание квантового формализма предполагает, что мы живем в Мультивселенной, а не в классической вселенной. Пост-эвереттовская квантовая механика (то есть универсальное уравнение Шредингера или его релятивистский аналог без какого-либо необоснованного «коллапса волновой функции») раскрывает существование множества макроскопических ветвей, а не единой уникальной истории. Тот факт, что большинство из этих классически неэквивалентных ветвей лишь минимально влияют друг на друга, объясняет популярное прозвище «Множество Миров» (англ. many-worlds — прим. пер.), хотя этот термин может ввести неосторожных в заблуждение. В подавляющем большинстве этих макроскопических мировых ветвей не могут появиться никакие сложные структуры, не говоря уже о сентиентной жизни; константы взаимодействия сил Природы и другие «фундаментальные» параметры в таких ветвях не подходят для этого. Но хотя они бесплодны, остаются еще гуголы ветвей, где в результате естественного отбора развиваются несущие информацию саморепликаторы. Весьма важно, что лишь в небольшом меньшинстве этих населенных ветвей Мультивселенной могут появиться разумные агенты, способные искоренить биологические субстраты своих собственных страданий. В ветвях, где, например, метеорит не уничтожил нептичьих динозавров, дарвиновская жизнь с «кровавыми клыками и когтями», по-видимому, продолжается неограниченно. Потому что только те, кто пользуется инструментами и языком, способны когда-либо овладеть элементарными науками; а затем приступить к разработке биотехнологии, необходимой для переписывания их собственного генетического кода и перепроектирования глобальной экосистемы. Насколько нам известно, ни одна рептилия никогда не была на это способна. Да, нам следует остерегаться наивных, антропоцентрических определений интеллекта; но это когнитивное ограничение исключает самоосвобождение в подавляющем большинстве ветвей Мультивселенной, поддерживающих жизнь.
Выдвигать такую гипотезу не значит догматично утверждать, что только представители рода Homo могли бы когда-нибудь инициировать переход к постдарвиновской жизни. Благодаря такому явлению как конвергентная эволюция проход через это узкое место может быть возможен и для видов из других биологических таксонов. Мы просто не знаем. Так что, если бы, например, когда-либо появились обезьяноподобные сумчатые в Австралии, то вполне возможно, что один из этих видов тоже наткнулся бы на набор адаптаций, необходимых для освобождения их собственных фенотипов, а затем и остального живого мира. Но в любом случае большинство ветвей Мультивселенной, поддерживающих жизнь, недоступны для научно-технического управления. Если оставить в стороне научно-фантастические ТВ-драмы, мы ничего не можем поделать с жизнью в этом (сравнительном) множестве богом забытых миров. Межзвездные спасательные миссии теоретически осуществимы, если сентиентная жизнь существует где-то еще в нашей галактике и, возможно, даже в нашем местном сверхскоплении галактик. [Ускоряющееся расширение Вселенной исключает полноценную космическую инженерию, если только мы не ошибаемся фундаментально в нашем понимании физики.] Но мы не способны вмешаться в другие ветви универсальной волновой функции. Эволюция универсальной волновой функции непрерывна, линейна, унитарна и детерминирована. Можно надеяться, что современная физика ошибается; но если это не так, мы застряли.
Какими могут быть практические следствия из пост-эвереттовской квантовой механики для разумных моральных агентов? Одним из практических следствий реального существования других макроскопических ветвей может стать необходимость систематической переоценки наших представлений о «приемлемом» риске. Признание причудливо малой вероятности различных желаемых нами результатов не мешает большинству из нас играть в Национальную лотерею; но не наоборот. Так, мы привыкли думать, что различные скверные сценарии имеют ничтожную вероятность и даже исчезающе малую возможность осуществления; а затем действовать, полностью игнорируя их. Однако если реалистическая интерпретация квантовой механики верна, то все эти физически возможные события действительно происходят, пусть и только в ветвях универсальной волновой функции с низкой плотностью. Поэтому всегда нужно вести себя «неестественно» ответственным образом. Например, водить машину не просто медленно и осторожно, а сверхосторожно. Потому что нужно стремиться свести к минимуму количество ветвей, в которых кому-либо наносится вред, даже если шлейф из разрушений, строго говоря, неизбежен. Если бы автомобилист не оставлял после себя шлейф из разрушений (низкой плотности), это значило бы, что квантовая механика неверна. Такая систематическая переоценка этически приемлемого риска должна быть сделана по всему миру. Пост-эвереттовская теория принятия решений должна получить прочную институциональную, исследовательскую и социально-экономическую поддержку, а не просто разрабатываться ответственными эвереттистами на индивидуальной основе. Последствия из интерпретации Эверетта квантовой механики слишком важны в этическом плане, чтобы оставаться делом частной инициативы. Наши моральные интуиции терпят неудачу, потому что естественный отбор приспособил нас иметь дело с классическим миром, а не с Мультивселенной. Люди склонны недооценивать «отдаленные» риски, считая вероятность таких событий равной нулю. В конечном счете, возможно, принятие этических решений должно осуществляться квантовыми суперкомпьютерами, выполняющими исчисление счастья по всем мировым ветвям; квантовая этика может оказаться слишком сложной в вычислительном отношении даже для развитого постчеловеческого мозга. Стоит подчеркнуть, что интерпретация Эверетта относительного состояния квантовой механики не предполагает, что «всё возможно». Ветвящаяся структура Мультивселенной в точности повторяет вероятности, предсказываемые правилом Борна. Нет ветвей, поддерживающих жизнь цивилизаций в центре Солнца. Нет также и никаких ветвей, в которых, например, одна из мировых религий оказывается истинной (а не просто считается истинной): Эверетт — не теория магии. Но универсальная волновая функция действительно кодирует адские миры, превосходящие наши худшие кошмары, хоть и с очень низкой плотностью.
Возможно, стоит также отметить, что многие физики до сих пор не принимают Эверетта или, по крайней мере, воздерживаются от суждений. Однако обычно это происходит скорее из-за недоверия к тому, что говорят нам уравнения [и экспериментальные данные], а не из-за каких-либо доказательств того, что унитарная динамика Шредингера нарушается на крупных масштабах.
В-третьих, некоторые умозрительные работы в современной теоретической физике предполагают, что и мультивселенная эвереттовской квантовой механики даже отдаленно не исчерпывает всю сумму страданий. Ибо могут быть и гуголы других мультивселенных. Страдания могут существовать и в других постинфляционных областях, далеко за пределами нашего светового конуса; и в бесчисленном множестве других «карманных вселенных» в вариантах сценария вечной хаотической инфляции Линде; и в бесчисленных родительских и дочерних вселенных по гипотезе космологического естественного отбора Смолина; и среди нескольких гуголов из 10500+ различных вакуумов теории струн; и даже в бесчисленных гипотетических «больцмановских мозгах», флуктуациях вакуума в (очень) отдаленном будущем «нашей» Мультивселенной. Эти возможности не являются взаимоисключающими. Они также не являются исчерпывающими. Так, некоторые теоретики полагают, что мы живем, например, в циклической Вселенной; и что Большой Взрыв на самом деле является Большим Отскоком.
Конечно, теории, упомянутые выше, весьма умозрительны. Они далеки от нашего повседневного опыта и экспериментальной проверки. Даже если одна или несколько из этих теорий верны, может возникнуть соблазн неявно предположить, что страдания сентиентных существ, населяющих такие области, (каким-то образом) менее реальны, чем наши собственные: метафизические теории подразумевают в некотором смысле только метафизические страдания. Это удобное предположение было бы ошибочным, если не сказать самодовольным. Если какая-либо из вышеперечисленных гипотез по существу верна, то подразумеваемые в ней страдания жертв не менее реальны, чем наши собственные. Более того, в случае с другими ветвями «нашей» мультивселенной спорно даже то, что они «метафизические». Их существование не просто подразумевается хорошо эмпирически подтвержденной теорией. Строго говоря, интерференционные эффекты других квазиклассических ветвей никогда не исчезают; они просто становятся исчезающе малыми. Эффекты интерференции между различными «мирами» в принципе можно оценить количественно с помощью функционалов декогеренции. Вывод об их реальном существовании — это не просто пустое философствование.
Столкнувшись с этой бездонной необъятностью страданий, сострадательный разум может быть морально потрясен, оцепенеть от явной чудовищности всего этого. Гуголплексы Холокостов слишком душераздирающи, чтобы о них размышлять. Мы могли бы заключить, что, должно быть, количество страданий в Реальности бесконечно, поэтому любая попытка минимизировать такие бесконечные страдания все равно оставляет после себя бесконечное их количество. Чувство моральной неотложности рискует уступить безнадежному фатализму.
К счастью, такое моральное пораженчество преждевременно. Ибо совсем не ясно, является ли физически реализованная бесконечность когнитивно осмысленным понятием. Бесконечности, обнаруживаемые в уравнениях теоретической физики, до сих пор всегда оказывались порочными; и давали бессмысленные результаты. Сомнения в отношении физически воплощенной бесконечности появляются не потому, что кто-то позволяет себе «говорить Богу или Дьяволу, как устроить мир» («Эйнштейн, перестань говорить Богу, что делать» — Нильс Бор), а из-за сомнений в том, что утверждение о физически реализованной бесконечности корректно определено и вообще вразумительно. Конечно, некий «как бы» платонизм — и «канторовский рай» [или демонический бестиарий] — могут быть математически плодотворными. Однако сомнительно, что Реальность поддерживает вообще какие-либо абстрактные объекты, не говоря уже об онтологии физически реализованных бесконечностей, больших или малых. Если Реальность и впрямь конечна, а не бесконечна, то страдания в мире, по-видимому, бесконечно малы по сравнению с по-настоящему бесконечными страданиями. Так что нам стоит быть благодарными за поблажку. Но размах этих страданий, которые, несомненно, существуют, все еще затмевает человеческое разумение. К счастью, мы не можем постичь потенциальные последствия наших собственных обозначений.
Направленность этого нарратива могла бы быть оспорена многими не-утилитаристами. Зачем фокусировать свое внимание исключительно на страданиях? Расслабьтесь! В жизни есть гораздо больше. Почему бы не подумать о радостях жизни? Люди с оптимистичным темпераментом склонны иметь соответствующие настроению мысли о множестве неожиданных чудес, которые влечет за собой расширенное видение Реальности современной физикой, а не фокусироваться на неприятной стороне существования. Но если вы этический утилитарист, то относительная важность чего-либо — это не просто субъективное оценочное суждение, а вопрос объективного факта, вписанного в ткань реальности. Крайняя эмоциональная интенсивность переживаний имеет наибольшее моральное значение. Поскольку крайности страданий затмевают мирские удовольствия дарвиновской жизни, они, по-видимому, должны доминировать в любом нарративном описании ее особенностей. И дарвиновская жизнь статистически гораздо более распространена в Мультивселенной, чем постдарвиновская жизнь.
Классический утилитарист мог бы ответить, что более уместно сфокусироваться на невообразимом великолепии наших сверхсчастливых потомков, а не зацикливаться на отвратительности дарвиновской жизни. Да, ветви, поддерживающие такое возвышенное сверхсчастье, могут быть нерепрезентативными для сентиентности в Мультивселенной в целом — хотя цифры становятся сложнее, если сверхинтеллект, гипотетически, превращает доступную часть вселенной в блаженный компьютрониум. Но если предположить, что интенсивность благополучия постчеловеческого сверхблаженства превзойдет сравнительно тусклую осознанность в умах предков, возможно, на несколько порядков, тогда такое сверхблаженство будет иметь гораздо большую значимость, чем тусклое дарвиновское сознание. Как следствие, постчеловеческое сверхблаженство должно доминировать в нашем нарративе. Аналогично, любая история о современной жизни на Земле должна быть сфокусирована не на непомерно многочисленных жуках, а на людях. Конечно, негативный утилитарист, для которого минимизация страданий — абсолютный моральный приоритет, найдет такой ответ неудовлетворительным. В дарвиновском сознании нет ничего тусклого, если вы, скажем, скорбящий родитель, только что потерявший ребенка. Или, более прозаично, если у вас болит зуб.
Эти рассуждения содержат спорное предположение, которое, если его опровергнуть, сделает описанную здесь историю еще более мрачной. Спорным является предположение, что когда у разумных агентов появляются технические возможности для устранения биологических субстратов страданий, они почти наверняка ими воспользуются. Как следствие, страдания будут устранены в подавляющем большинстве ветвей, в которых люди [или их функциональные аналоги] расшифровывают свой собственный генетический исходный код и разрабатывают биотехнологии. Последующая в этих ветвях репродуктивная революция в сторону дизайнерских детей практически неизбежна. Это обобщение может показаться чрезвычайно безрассудным предсказанием. Прогнозирование будущего довольно рискованно даже в рамках классической концепции одного мира. Так что предсказание о том, что весьма умозрительный сценарий (устранение страданий) в конечном итоге наступит в подавляющем большинстве ветвей макроскопических миров с обитателями, достигающими нашего уровня технологического развития, и что, с другой стороны, лишь исчезающе низкая плотность таких ветвей будет неограниченно сохранять страдания — может показаться крайне безрассудным. Возможно, это так. Вспомните, как опиофобия до сих пор препятствует лечению даже «физической» боли. Однако давайте вместо этого предположим, что аналогия с анестетиками верна. После открытия общей анестезии ее хирургическое использование оставалось спорным в течение десятилетия или двух. Но вскоре безболезненная хирургия стала общепринятой. В нашем нынешнем состоянии невежества мы не можем точно рассчитать плотность вероятности тех ветвей Мультивселенной, в которых анестезия была открыта, но отвергнута. Но в худшем случае справедливо будет сказать, что доля этих ветвей крайне мала. Ветви, в которых правительства запрещают безболезненную хирургию, маловероятны с социологической точки зрения. Конечно, устранение психологического дистресса — менее очевидный случай, чем анестезия. Технологии устранения душевной боли находятся в зачаточном состоянии. Но давайте предположим, что в будущем их можно будет сделать такими же технически чистыми и успешными, как хирургическую анестезию. В какой части таких ветвей некоторые или все люди будут бесконечно отвергать психическое сверхздоровье? Опять же, можно утверждать (хотя здесь мы этого делать не будем), что доля таких ветвей будет исчезающе малой. К сожалению, доля обеспечивающих жизнь ветвей Мультивселенной, доминирующие виды которых достигают этой стадии технологического развития, тоже крайне мала. Таким образом, предполагаемый локальный успех аболиционистского проекта, о котором здесь говорится, не так уж и прекрасен, как кажется.
Какие практические уроки, если таковые есть, нужно извлечь из этого мрачного анализа Реальности? Примем, по крайней мере временно, утилитарную этику или просто более слабое предположение, что при прочих равных страданий лучше всего избегать. Естественным образом из этого вытекает аболиционистский проект, по крайней мере в «нашем» узком уголке гильбертова пространства. По его завершению, если не раньше, мы должны стремиться разработать сверхинтеллект, чтобы максимизировать благополучие во всем доступном для доброжелательного вмешательства участке космоса. И когда мы будем уверены — абсолютно уверены — что сделали буквально все, что могли, чтобы искоренить страдания в других местах, — тогда, возможно, нам стоит забыть о самом их существовании.