Тогда волк будет жить с ягненком, леопард будет лежать с козленком; теленок, молодой лев и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их.

— Исаия 11:6

Общее количество страданий в год в естественном мире находится за пределами всякого благопристойного разумения. В течение минуты, пока я пишу это предложение, тысячи животных съедаются заживо; другие спасаются бегством, скуля от страха; третьи медленно пожираются изнутри скребущимися паразитами; тысячи всех видов умирают от голода, жажды и болезней. Так и должно быть.

— Ричард Докинз, Река из Рая (1995)

Проблема хищничества

Биосфера без страданий технически возможна. В принципе, наука может освободить мир от жестокости, избавив от молекулярных сигнатур неприятного опыта. Не только люди могут жить в нем на основе генетически запрограммированных градиентов благополучия. Если довести этот аболиционистский проект искоренения страданий до конца, он также подразумевает полную перестройку экосистем, перекрестную иммуноконтрацепцию, использование водных нанороботов, переписывание генома позвоночных животных и использование экспоненциального роста вычислительных ресурсов для сострадательного управления глобальной экосистемой. В конечном счете, таков этический выбор, стоящий перед разумными агентами: они либо создадут такой мир, либо проявят природную предвзятость в пользу статус-кво и продолжат поддерживать биологию страданий бесконечно.

Эта утопически звучащая картина не является выводом какой-либо новой экзотической моральной теории. Проект по искоренению страданий прямо следует из классически-утилитарной этики при наличии продвинутых биотехнологий. В более спорном плане этот проект — научное выражение того, к чему стремился Будда Гаутама около 2500 лет назад: «Да будет освобождено от страданий все живое». Давайте предварительно примем, что при прочих равных мир без жестокости предпочтителен с этической точки зрения, т. е. в идеале ни одно сентиентное существо никогда не должно испытывать нежелаемой им физической или эмоциональной боли. Если такие благородные идеи когда-либо будут реализоваться на практике, то по мере совершенствования наших технологий неизбежно придется решать некоторые трудные этические вопросы.

Во-первых, создание мира без жестокости подразумевает переход к глобальному веганству. Однако глобальное веганство не наступит в реалистичные сроки за счет одного только морального переубеждения, или даже хотя бы преимущественно из-за него. Такой важный переход может произойти только после введения массового производства искусственного мяса («Krea»), которое было бы не менее дешевым, вкусным и полезным, чем мясо убитых на фабричных фермах животных. При этом моральные аргументы будут играть лишь скромную роль. Конечно, еще нужно будет преодолеть «фактор отвращения». Однако когда вкусные продукты из искусственного мяса, не требующие жестокости для своего производства, станут коммерчески доступными, «фактор отвращения» на самом деле сыграет в пользу искусственного мяса, поскольку мясо с ферм часто вызывает не только моральное, но и физическое отвращение.

Однако этого перехода недостаточно. Даже гипотетическое всемирное принятие диеты без жестокости оставляет нетронутым один громадный источник страданий. Здесь мы рассмотрим одну из самых трудных проблем в биоэтике: будущее тех животных, которых биологи называют облигатными хищниками. Проект по искоренению страданий кажется несовместимым с одной из наших базовых современных ценностей. Необходимость сохранения видов настолько аксиоматична, что есть даже научная дисциплина явно нормативного характера — биология охраны природы, которая занимается продвижением этой ценности. В современную эпоху вымирание вида обычно считается трагедией, особенно если это вид каких-то крупных позвоночных, а не незначительных жуков. Но если мы действительно стремимся к миру без страданий, сколько ныне существующих дарвиновских форм жизни могут быть сохранены в их нынешнем виде? Какой должна быть судьба культовых видов крупных хищников? Конечно, плотоядные хищники составляют лишь меньшинство видов на Земле: фундаментальные законы термодинамики предполагают, что при любом «обмене энергией» между уровнями трофической пирамиды происходит значительная потеря. Большинство из примерно 50 000 видов позвоночных на планете — вегетарианцы. Но среди меньшинства плотоядных видов есть некоторые из самых известных существ на планете. Следует ли разрешать этим серийным убийцам бесконечно охотиться на других сентиентных существ?

Некоторые формы вымирания уже сейчас почти повсеместно приветствуются. Так, исчезновение вируса оспы в дикой природе не вызывает никаких сожалений, хотя продолжаются споры о том, следует ли уничтожить последние два патогенных штамма вируса Variola, остающихся в распоряжении людей. Вирус можно создать заново, если это будет нужно. Технически вирусы не живые; они не могут самостоятельно размножаться. Но такое же приветствие будет оказано и исчезновению десятков бактериальных патогенов, вызывающих у людей болезни, если мы сможем искоренить их столь же эффективно, как и в случае двух штаммов Variola, вызывающих оспу. Точно так же почти бесспорным будет уничтожение пяти видов простейших паразитов рода Plasmodium, вызывающих малярию: в среднем каждые двенадцать секунд от малярии умирает один ребенок. В зависимости от того, какую теорию сознания вы принимаете, у простейших либо отсутствует сознание, либо оно минимально. В любом случае, говорить буквально об «интересах» плазмодиев нет смысла. Плазмодии значимы лишь постольку, поскольку их существование влияет на благополучие сентиентных существ. Наше почтение к биологическому разнообразию имеет свои границы. Более сложными, чем плазмодии, являются паразитические черви, саранча и тараканы, у которых почти наверняка есть хотя бы ограниченное сознание. Однако это сознание всё ещё значительно более тусклое по сравнению с сознанием позвоночных. У тараканов децентрализованная нервная система, из-за чего, вероятно, у них нет единого поля восприятия. Это не значит, что тараканов можно бесцельно мучить. Возможно, отдельные из их нервных ганглий в сегментах тела испытывают острые микроболи; вдобавок, тараканы сохраняют примитивные способности к обучению и могут жить без головы вплоть до недели. Однако если бы 4000 видов тараканов перестали существовать за пределами нескольких вивариев, их исчезновение в дикой природе не было бы воспринято как большая утрата с точки зрения какой-либо разумной версии исчисления счастья. Точно так же было бы и с исчезновением роящейся саранчи, вызывающей нашествия. Рой в 50 миллиардов особей в теории может съедать до 100 000 тонн продовольствия в день. Примерно 20% пищи, выращенной для потребления людьми, съедается травоядными насекомыми. В по-настоящему утопическом будущем не было бы и малейшего голода у насекомых, а вычислительные ресурсы могли бы использоваться для управления благополучием даже самых мелких членистоногих, включая, по оценкам, 10 квинтиллионов (1018) насекомых на Земле. В то же время нам нужно расставить приоритеты. С точки зрения нео-буддистской или утилитарной этики критерием ценности и морального статуса является уровень сентиентности. В дарвиновском мире благополучие части существ требует того, чтобы они вредили другим. Так что на начальном этапе выхода из первобытной дарвиновской жизни неизбежны мерзкие компромиссы. Исследования должны быть сосредоточены на том, как минимизировать мерзостность этого переходного периода.

Более спорным случаем, чем паразитические черви, тараканы или саранча, будет перепрограммирование или постепенное исчезновение змей и крокодилов. Змеи и крокодилы каждодневно становятся причиной бесчисленного количества ужасных смертей в мире. Также они являются частью нашего привычного концептуального ландшафта благодаря фильмам, зоопаркам, телевизионным документальным фильмам и т. п. Хотя на комфортном Западе легче терпимо относиться к их деятельности, чем, скажем, живущей в Индии матери, потерявшей ребенка из-за укуса змеи. Змеи ежегодно ответственны за более чем 50 000 человеческих смертей.

Однако наиболее спорными были бы вымирание или генетическая модификация поведения представителей семейства кошачьих. Мы сосредоточимся здесь на кошках, а не на более «простых» случаях, таких как паразитические черви или тараканы, из-за уникального статуса кошачьих в современной культуре в качестве домашних животных и в качестве романтизированных символов дикой природы. Большинство современных людей имеют сильные эстетические предпочтения в пользу продолжения существования кошек. Их существование в нынешнем виде — возможно, самый большой этический/идеологический вызов для радикального аболициониста. Наша культура возвеличивает львов, имеющих символический статус Короля Зверей; мы восхищаемся грацией и ловкостью гепарда; тигр символизирует силу, красоту и контролируемую агрессию; пантера — темная, быстрая и элегантная. Бесчисленные компании и спортивные команды используют изображения тех или иных крупных кошек на своих логотипах в качестве символов мужественности и силы. Более того, кошки домашней разновидности — это архетипические домашние питомцы. Мировая популяция домашних кошек оценивается примерно в 400 миллионов. Мы романтизируем их достоинства и прощаем им недостатки, включая их игривую жестокость по отношению к мышам. На самом деле, вместо того чтобы быть предметом ужаса и поводом для сочувствия к мышам, мучение мышей превратилось в стилизованное развлечение. Так появились мультики вроде «Том и Джерри». В противоположность, разговоры об «устранении» хищничества могут казаться зловещими. Что означает «постепенное исчезновение» или «перепрограммирование» хищников на практике? Самое тревожное, что такие термины напоминают геноцид, а не универсальное сострадание.

Видимость обманчива. Чтобы лучше понять, что на самом деле происходит в процессе хищничества, давайте сравним наше отношение к судьбе свиньи или зебры с отношением к судьбе организма, который функционально эквивалентен этим нечеловеческим животным как интеллектуально, так и в способности к страданию: человеческого младенца. В тех редких случаях, когда домашняя собака убивает младенца или 1-3 летнего ребенка, это становится первой новостью в газетах. Виновную собаку затем усыпляют. Точно так же, когда львы в Африке становятся людоедами, их отслеживают и убивают, несмотря на их охранный статус. Эта реакция не подразумевает, что львы — или, скажем, бродячие собаки — несут моральную ответственность. Однако все согласны с тем, что их необходимо остановить, чтобы предотвратить дальнейшие убийства людей. Напротив, зрелище, в котором лев преследует испуганную зебру и затем душит её, можно показывать по телевидению в качестве вечернего развлечения, подходящего даже для детей. Как это сравнение относится к делу? Если мы стремимся, чтобы наша система ценностей была беспристрастной, была лишёна необоснованной антропоцентрической предвзятости, подобно физическим наукам, то благополучие свиньи или зебры имеет не меньшее самостоятельное значение, чем судьба человеческого младенца или любого другого организма, наделённого сентиентностью эквивалентного уровня. Если мы стремимся быть морально последовательными, то, обретя божественную власть над творениями Природы, мы должны предпринять аналогичные шаги для обеспечения их благополучия. Учитывая наши антропоцентрические предубеждения, полезно думать о нечеловеческих позвоночных не просто как об эквивалентных младенцам или маленьким детям по моральному статусу, но так, будто они и являются младенцами или маленькими детьми. Такая реконцептуализация помогает исправить наш недостаток эмпатии по отношению к существам, чья физическая форма отличается от «нашей». С этической точки зрения, практика разумного «антропоморфизма» не должна избегаться как ненаучная, а должна приниматься в той степени, в какой она увеличивает нашу ограниченную способность к эмпатии. Такой антропоморфизм может быть ценным средством коррекции наших когнитивных и моральных ограничений. Это призыв не к сентиментальности, а просто к беспристрастной доброжелательности. Также это не призыв «выбрать сторону» между хищником и его добычей. Серийные убийцы, охотящиеся на других людей, должны быть заключены в тюрьму, однако в конечном итоге было бы мстительным с моральной точки зрения обвинять их в каком-либо высшем смысле в том, что произошло с их жертвами. Их поведение подчиняется фундаментальным законам физики. Tout comprendre c’est tout pardonner («все понять значит все простить»). Но это снисходительное отношение не распространяется на возможность позволить им убивать снова; и аболиционист утверждает, что тот же принцип должен применяться и к нечеловеческим серийным убийцам.

Паразиты, хищники и серийные убийцы

Удушье вызывает чувство крайней паники. Это сравнительно редкий опыт в современной человеческой жизни, хотя паническое расстройство, характеризующееся повторяющимися тяжелыми приступами паники, чрезвычайно неприятно и довольно распространено. Независимо от причины, удушье — это ужасный опыт. При этом кажется, что легкие вот-вот разорвутся. Происходит потеря контроля над телесными функциями. Нет никакого психологического «механизма преодоления», только всепоглощающий страх, как это показывают травматические последствия пыток утоплением, применяемых ЦРУ; груды переплетенных тел жертв нацистов в газовых камерах, отчаянно цеплявшихся друг за друга в попытке вдохнуть последние остатки воздуха; и агония миллионов травоядных, ежедневно умирающих в дикой природе.

Было бы милосердием, если бы опыт удушья у людей и нечеловеческих животных существенно отличался. Эта утешительная надежда могла бы оправдаться, если бы была состоятельной интуитивно привлекательная модель сознания как «регулятора яркости», и степень сознательности организма надежно коррелировала бы с развитостью его интеллекта. Такая модель ведет к мысли, что ощущения зебры от медленного удушья значительно менее ужасны, чем ощущения человека. Наивно мы полагаем, что удушье у наших позвоночных родственников всего лишь неприятно, а не невыносимо. К сожалению, наши основные эмоции являются также и самыми интенсивными состояниями сознательного опыта, и нейронные структуры, которые регулируют такие примитивные состояния сознания, относятся к одним из самых хорошо сохранившихся в ходе эволюции. Интенсивный страх, отвращение, гнев, голод, жажда и боль — это одни из самых мощных ощущений, известных человечеству. Они являются филогенетически древними. Конечно, интенсивное удовольствие тоже может быть ярким, но мы не фокусируемся здесь на нем. В отличие от феноменологии наших основных эмоций, феноменология серийных, «логических» мыслительных эпизодов в характерной для человека префронтальной коре чрезвычайно слаба, что подтверждают как исследования с помощью микроэлектродов, так и интроспективный анализ наших собственных языковых мыслительных эпизодов. Более того, проблема заключается не только в остроте страдания. Документальные фильмы о дикой природе создают впечатление, что смерть в природе обычно быстра. Некоторые смерти действительно бывают милосердно быстрыми. Но много других смертей проходят медленно и мучительно. Чтобы просто выжить, представители семейства кошачьих в дикой природе должны причинять ужасные страдания родственным им млекопитающим. Еще более тревожно то, что домашние кошки ежедневно издеваются над миллионами перепуганных мелких грызунов и птиц, прежде чем убить их — по сути, ради развлечения. У кошек нет адекватной теории других умов и они не обладают эмпатическим пониманием последствий своих действий. Для кошки испуганная мышь, с которой она «играет», не имеет большего морального значения, чем зомби-воин, убитый подростком в «жестокой» видеоигре. Но отсутствие злого умысла — не утешение для измученной мыши.

Большинство современных горожан совсем не теряют сна из-за жестокостей природы и даже не задумываются о них дольше, чем на мгновение. Неявно предполагается, что такие страдания не важны. Или, если они и имеют значение, то недостаточное, чтобы смягчить или устранить их. Почему? Ниже неполный список причин, которые стоит отметить.

Вымирание или перепрограммирование?

1. Вымирание

Одно из решений проблемы ужасов хищничества — использовать на плотоядных неизбирательную депо-контрацепцию, чтобы они быстро вымерли, а последствия для популяций их «жертв» можно контролировать более избирательными формами депо-контрацепции. Такие продвинутые компьютеризированные технологии контроля рождаемости можно использовать избирательно на зебрах, буйволах, гну и т. д., чтобы наши заповедники не стали перенаселёнными. Реализуемость такого управления популяциями доказана использованием депо-контрацепции на самцах слонов для регулирования их размножения в национальном парке Крюгер, что предпочтительнее жестокой практики забоя/отстрела. Большинство энтузиастов дикой природы предпочитают использовать для контроля популяций депо-контрацепцию, а не убивать семейства слонов. Но мысль об отсутствии львов даже в заповедниках вызывает у них ужас. Может, это и ужасно, но аргументы за избирательное вымирание не абсурдны, даже если мы отвергнем их после должного рассмотрения. Зачем фетишизировать формы жизни с наследственной склонностью охотиться и душить других существ? Параллели с Третьим рейхом стоит проводить с осторожностью, но иногда они уместны. Стоит спросить, почему в интернете существует столь обширное сообщество, считающее чёрные мундиры СС и их регалии более увлекательными, чем, скажем, бесцветных аппаратчиков НКВД и убожество ГУЛАГа, или полузабытый геноцид армян, устроенный Османской империей. Когда власть и насилие проявляются с изяществом, они нас интригуют. К счастью, наша увлеченность стильными воплощениями зла имеет границы: безупречные эсэсовцы выглядят куда элегантнее, чем их жертвы, идущие на удушение в газовых камерах; но мы не собираемся сохранять или буквально воссоздавать СС, кроме как в кино. Некоторые чудовищные формы жизни лучше навсегда оставить в архивах. По той же логике, когда крупные хищники охотятся и душат своих перепуганных жертв, это более зрелищно, чем когда травоядные мирно пасутся. Что бы вы предпочли смотреть по телевизору? Если здесь есть неуместные эмоции, то они заключаются в нашей фетишизации сильных, красивых и могущественных существ в ущерб нежным и уязвимым.

Стоит подчёркивать снова и снова, поскольку постоянно поднимается эта тема: обвинительное заключение в адрес хищников не является обвинением льва (или домашней кошки) за его поведение. Во-первых, не считая генных модификаций и природных аномалий, львы — облигатные плотоядные. Во-вторых, они не понимают последствий своих действий. Любого мутировавшего льва, способного моделировать чужие умы и сопереживать своей добыче, быстро вытеснили бы «социопатические» львы. Без вмешательства людей сострадательный лев, отвергший «закон джунглей», погиб бы от голода. То же произошло бы и с его детёнышами. Львы «социопатичны» по отношению к представителям видов-добыч, так же как на протяжении истории многие люди вели себя социопатично по отношению к представителям других рас и племён — хотя рабство среди людей было более распространено, чем каннибализм. («Ничто не вызывает у нас такого отвращения, как каннибализм, однако буддисты и вегетарианцы испытывают те же чувства к нам, ибо мы питаемся младенцами, пусть и не своими собственными» — Роберт Льюис Стивенсон.) Так или иначе, сценарий вымирания хищных форм жизни нужно воспринимать всерьёз — но не из-за наивного морализма. Убеждённый аболиционист может предварительно предположить, что через несколько столетий львы не будут существовать вне цифровых архивов — как и вирус оспы. Более того, можно предположить, что та же участь постигнет и диких Homo sapiens. Условно активируемая способность действовать кровожадно и сексуально агрессивно была генетически адаптивной в прошлом. Мы все — потомки убийц и насильников. Так, генетики утверждают, что более 16 миллионов человек нашего времени могут быть потомками Чингисхана. Но предсказание — это не призыв к действию.

Кроме того, даже если вопреки изложенным здесь доводам вы верите, что львы и гепарды представляют самоценность в своём нынешнем облике, их существование подразумевает и упущенную выгоду — ценность лучшей альтернативной формы жизни, которая утрачена в результате выбора одной формы жизни вместо другой. Являются ли представители семейства кошачьих действительно идеальными формами жизни? В мире с ограниченными ресурсами можно реализовать лишь небольшой спектр фенотипов из всего абстрактного пространства возможных геномов. Предположим что, как это вероятно и будет, (пост)люди скоро станут подобны демиургам по своим способностям определять, какие формы жизни и типы сознания будут существовать. Экологические ресурсы — и даже сама масса-энергия — останутся ограниченными. Если мы решим сохранить львов, то их существование лишит других видов права на жизнь. Таким образом, утверждать, что должны существовать львы, — это заявлять, что в каком-то смысле лучше, чтобы по Земле бродили социопатические машины для убийства, а не травоядные альтернативы им. В буквальном смысле этот аргумент касается и архаичных Homo sapiens. Оптимально ли организован исходный код составляющего нас вещества и энергии? Или лучше перепрограммировать нашу ДНК для создания вида блаженных сверхразумных «ангелов»? Разница в том, что архаичные люди, скорее всего, вымрут не по причине вмешательства извне, а по мере того, как мы будем переписывать собственный исходный код, перепрограммировать «человеческую природу» и превращаться в постлюдей.

2. Перепрограммирование

С другой стороны, может быть плотодных хищников нужно генетически «перепрограммировать» или каким-то другим образом модифицировать их поведение, вместо того чтобы позволить им вымереть в дикой природе? Предварительно такое перепрограммирование кажется почти невозможным. Но на практике требуемые технические знания, вероятно, будут доступны всего через несколько десятилетий. Уже сейчас можно видеть предпосылки для постдарвиновской жизни, пусть и на уровне отдельных особей, а не целых видов.

а) Одним из примером технологий управления поведением в действии стало создание удалённо управляемых крыс («крысоботов»). Электроды, имплантированные в центры удовольствия мозга крысы, могут заставить её следовать указаниям по «собственной воле», — по крайней мере с точки зрения самой крысы. Исследователи в настоящее время предполагают, что такие улучшенные грызуны могут быть использованы для поиска мин или засыпанных (человеческих) жертв землетрясений. В будущем ничто не помешает такой технологии быть широко внедрённой — вместе с мини-камерами и GPS-трекерами — в хищных плотоядных, чтобы предотвратить их социопатическое насилие против других сентиентных форм жизни. Действительно, при правильном графике подкрепления даже самого свирепого хищника можно превратить в образцового гражданина наших заповедников. При соответствующем наблюдении и компьютерном контроле можно было бы незаметно управлять целыми сообществами экс-хищников так, чтобы они соблюдали нормы ненасильственного поведения. В процессе изменения их поведения не было бы ничего «негуманного», поскольку ни разу не стимулировались бы болевые центры в мозге. Более того, аугментированное животное никогда не испытает чувства, будто его заставляют действовать против его воли. Да, экс-хищник «порабощён» своей системой вознаграждения; но так же, как и люди. Паскаль говорил: «Все люди стремятся к счастью. Без исключений. Каковы бы ни были средства, которыми они пользуются, все они направлены на эту цель. Причина, по которой одни идут на войну, а другие избегают её, — это одно и то же желание, сопутствующее разным взглядам. Это мотив каждого действия каждого человека, — даже тех, кто повесился». В самом деле, особей управляемого вида можно вознаграждать за «добродетельное» поведение нескончаемо щедрыми дозами чистого удовольствия.

С другой стороны, члены видов-«жертв» могут быть биоинженерно модифицированы, чтобы избавить их от нынешнего хорошо оправданного страха перед хищниками. Опять же, такая перестройка звучит технически сложной. Но вспомните, как грызуны, заражённые паразитарным простейшим Toxoplasma gondii, теряют свои обычные страхи и на деле начинают искать области, помеченные кошачьей мочой. Фармакология, нейроэлектроды и генетические технологии предлагают возможные решения для преодоления молекулярной патологии страха, когда его сохранение становится функционально избыточным. В долгосрочной перспективе технологии, направленные на увеличение удовольствия, повышение интеллекта и продление жизни, которые будут доступны людям в конце этого века, могут быть распространены на всё филогенетическое дерево. «Здоровье — это состояние полного физического, ментального и социального благополучия, а не просто отсутствие болезни или недомогания», — заявляет конституция Всемирной организации здравоохранения. Аболиционистский проект распространяет этот принцип полного физического, душевного и социального благополучия за пределы нашего собственного вида до (в конечном итоге) всех сентиентных существ. Любое такое расширение сейчас кажется причудой. Но 200 лет назад ей показалось бы и описание современного здравоохранения. Речь о том же этическом принципе. Контринтуитивно, но «закон ускоряющегося роста» вычислительных мощностей означает, что переход к универсальному благополучию может осуществиться за десятилетия, а не за миллиарды лет, если бы это было консенсусом человеческих правительств — хотя для морских экосистем более консервативной оценкой временного диапазона могут быть столетия.

б) Ещё одно предвосхищение того, как может работать перепрограммирование, наблюдается в естественном виде в дикой природе. Между 2002 и 2004 годами львица по имени Камуняк (что в переводе с самбури означает «благословлённая») в центральной Кении неоднократно усыновляла детёнышей ориксов (как минимум шесть раз), защищая каждого детёныша от других хищников, включая леопардов и голодных сородичей-львов. Камуняк даже позволяла матери орикса иногда приходить и кормить своего детёныша, прежде чем прогнать её. «У львицы должно быть какое-то психическое отклонение», — заявил один из чиновников ЮНЕСКО в Найроби. В принципе, гиперопекающее поведение эусоциальных млекопитающих, таких как львы, можно было бы использовать в генетически модифицированных плотоядных для защиты представителей видов, на которых они в настоящее время охотятся. В этом сценарии потребуется также обеспечить постоянное поступление искусственно выращиваемого мяса в качестве пропитания, если только имеющаяся физиология львов не будет изменена путем более радикальных вмешательств в их генетику. Сейчас мясо в пробирке существует только в качестве лабораторной диковины. Коммерческие продукты появятся не ранее чем через десятилетие. Но массовое производство культивированного мяса для «диких» или домашних плотоядных должно оказаться более простым, чем создание текстур генетически модифицированного мяса, необходимых для удовлетворения более взыскательных вкусов человеческих гурманов.

Конечно, технические детали такой программы, мягко говоря, сложны. В природе мало прямых пищевых цепочек, зато повсюду распространены сложные пищевые сети. Но экосистема может поддерживать только около пяти или шести трофических уровней между её несентиентными первичными производителями и крупными хищными плотоядными на вершине трофической пирамиды. Лишь около 10% энергии организма передаётся тому, кто его ест, остальное уходит в окружающую среду в виде тепла. Так что проблемы гуманного управления экосистемами должны быть вычислительно податливыми для хорошо управляемого заповедника. В настоящее время общая численность африканских львов составляет около 30 000 особей, а в 1950 году их было 400 000. Численность львов быстро сокращается из-за утраты мест обитания и конфликтов с людьми. Оставшиеся популяции львов часто географически изолированы друг от друга. Таким образом, увеличиваются инбридинг и нехватка генетического разнообразия. Без вмешательства человека вне зоопарков и заповедников львы вскоре вымрут, как и большинство крупных наземных млекопитающих в этом веке на фоне деградации среды обитания. Например, самый богатый на виды биом Земли, тропический вечнозелёный лес, теряется примерно на два процента каждый год. Технология перепрограммирования и управления поведением может гарантировать цивилизованное выживание реформированных львов и их сородичей для удовольствия экотуристов, если мы так решим.

Один из ответов со стороны критиков перспективы перепрограммирования плотоядных хищников заключается в следующем. Квази-домашний лев, который не охотится на представителей других видов, перестал быть настоящим львом. Львы по своей природе убивают представителей видов-жертв (иногда — гиен, гепардов и друг друга). Да, львы убивают своих жертв жестокими способами, которые можно было бы назвать «варварскими», если бы их практиковали люди; но такое поведение совершенно естественно для львов: это один из аспектов их «поведенческого фенотипа». Охотничье поведение — естественная часть их сущности как вида.

И здесь мы подходим к сути проблемы: предполагаемой моральной силе понятия «естественного». Если какое-нибудь существо по своей природе причиняет ужасные страдания, хотя и непреднамеренно, было бы морально неправильным изменить его природу? Если цивилизованный человек придет к выводу, что он без веской причины совершал поступки, причиняющие сильную боль, то он остановится — и захочет, чтобы другие моральные агенты предотвратили повторение такого поведения. Можем ли мы предположить, что так же было бы со львом, если бы лев был морально и когнитивно «повышен» до такого уровня, чтобы понимать последствия своих действий? Или в случае домашней кошки, терзающей мышь? А в случае социопатичного человека? В настоящее время социопатия у людей не поддается лечению, но обсуждались различные варианты вмешательств, как генетических, так и фармакологических. Нужно ли предлагать возможность терапевтического лечения, когда она действительно есть? В настоящее время социопатичных серийных убийц должны пожизненно заключать в тюрьму. «Лекарство», позволившее бы человеческим серийным убийцам стать по-настоящему просоциальными, эмпатичными существами, «украло» бы у них прежнюю идентичность. Такое вмешательство было бы «принудительным», — может быть не в строгом смысле, но всё же таким, если альтернатива — пожизненное заключение. То же самое относится и к жестоким серийным сексуальным преступникам. Теперь рассмотрим другую форму поведения у львов, за которую людям было бы назначено пожизненное заключение. Зрелый самец льва генетически запрограммирован войти в прайд, бросить вызов царствующему самцу и в случае победы методично убивать детенышей побежденного самца. Убийство детенышей соперника помогает максимизировать инклюзивную приспособленность его ДНК. Их мать будет готова к спариванию снова, так что захвативший власть самец сможет спариваться с ней и порождать собственных детенышей. Так погибает около трети всех рождающихся львят. К счастью, ничего столь механистичного не происходит с отчимами и приемными маленькими детьми среди людей. Но статистически, быть воспитанным в качестве пасынка значительно более рискованно, чем быть воспитанным обоими биологическими родителями. Если бы существовали терапевтические вмешательства, которые могли бы помочь подавить враждебные чувства со стороны отчимов к молодым пасынкам, было бы желательным их использование? Многие отчимы, например, могли бы поприветствовать наличие таких возможностей. Порядочных в остальном родителей могут беспокоить враждебные чувства, которые они испытывают к своим приемным детям, несмотря на то, что у подавляющего большинства отчимов они не доводят до тех крайних форм поведения, которые практикуются самцами львов. Убийство сентиентных детенышей жестоко независимо от видовой принадлежности преступника. В будущем можно будет предотвращать это в наших заповедниках даже ценой изменения «естественных» геномов их обитателей.

Государство благосостояния для всех видов?

Режущий в жертву быка — как убивающий человека.

— Исаия 66:3

На протяжении прошлого века в западноевропейских обществах была введена система социального обеспечения для людей, чтобы наиболее уязвимые члены нашего вида не страдали от предотвратимых трудностей. Даже в обеспеченных западных странах, особенно в США, уровень покрытия может быть ужасающе недостаточным. Обеспечение в странах третьего мира варьируется от адекватного до нерегулярного и почти несуществующего. А по меркам потомков все современные системы здравоохранения, наверное, будут казаться примитивными. Тем не менее, хорошо укоренилась по крайней мере приверженность лежащему в основе принципу: никто не должен буквально голодать, умирать или страдать от бессилия из-за предотвратимых заболеваний. Точно так же всеобщее образование предназначено для максимизации жизненных возможностей для всех. Всеобщее здравоохранение нацелено на то, чтобы каждый получил медицинское лечение. Агентства по поддержке детей вмешиваются, когда уязвимые дети находятся под угрозой абьюза или неглекта. Вначале социал-дарвинисты осуждали введение таких гарантий, евгенисты беспокоились, что система социального обеспечения позволит «непригодным» размножаться и передавать «плохие» гены, фундаменталисты свободного рынка опасались, что такая социальная сеть ослабит привычки «мужественной» самостоятельности, и т. д. Тем не менее, необходимость по меньшей мере базовых гарантий благосостояния сейчас кажется очевидной, хотя и продолжаются споры о характере, оптимальном объеме и финансировании этих гарантий. А социал-дарвинизм в его самом грубом виде сейчас имеет мало сторонников, не считая преданных последователей Айн Рэнд. Проблема состоит не только в том, что имеющееся социальное обеспечение благосостояния недостаточно. Оно также произвольно ограничено определенным видом животных. Как и в случае бедственного положения уязвимых людей до введения социального обеспечения, благополучие уязвимых нечеловеческих животных зависит сейчас в основном от частной благотворительности. Не существует универсальных гарантий благополучия для нечеловеческих животных. Продолжаются и не пересматриваются вивисекция, мерзости промышленного животноводства и превратившееся в индустрию массовое убийство нечеловеческих животных. Не считая наших ближайших родственников-гоминидов, систематическое расширение государственных гарантий благополучия на другие виды в дикой природе звучит как слишком далекое от реальности, чтобы привести к устойчивому критического анализу. Говорят, благотворительность начинается с нашего дома — давайте сначала позаботимся о «нашем» виде. Не развилось никаких крупных идеологических дебатов об идее милосердной перестройки экосистем, поскольку необходимость сохранения экологического статус-кво воспринимается как слишком очевидная, чтобы нуждаться в защите, а трансформационный потенциал биотехнологий, информационных технологий и нанотехнологий все еще едва заметен. Традиционно, конечно, природа просто казалась слишком большой. Если когда-либо ощущалось необходимым какое-нибудь оправдание страданиям диких животных, нарратив, призванный оправдать жестокости природы, утверждал, что охота на больных и слабых происходит «ради блага видов». Эта сказка больше не имеет научного обоснования. Естественный отбор не работает на этом уровне. Более того, с точки зрения дарвинизма столь же неверно предполагать, что есть какой-то фундаментальный онтологический и этический разрыв между «нами» и «ими», между приматами рода Homo и нечеловеческими животными. В любой универсальной этике инклюзивное, а не контрастное использование категории «мы» должно распространяться на всех сентиентных существ.

Однако самым серьезным препятствием для перепрограммирования хищников и проектирования милосердных экосистем является не идеология, а просто предубеждение в пользу статуса-кво. Большинство аргументов, выдвинутых против устранения страданий у людей, даже не поднимаются в отношении нечеловеческих животных. Страдания представителей других видов не вдохновят своих жертв на создание великих произведений искусства или литературы, не разовьют их характер, не добавят интересных оттенков, не дадут возможностей для личностного роста и т. д. Их страдание просто ужасно и бессмысленно по своей сути. На первый взгляд, перепрограммирование исходного кода остального живого мира на порядки сложнее в вычислительном плане, чем реинженерия человека. Однако не стоит переоценивать сложность этой задачи. Технологии редактирования генов CRISPR меняют правила игры. Технические трудности перепрограммирования нечеловеческих животных в некоторых отношениях легче преодолеть, чем в случае людей. Таким образом, одно из самых серьезных препятствий для устойчивого обогащения настроения в случае людей не сводится к созданию простого удовольствия — вайрхединг и спидболинг позволяют сделать это уже сейчас. Сложность заключается в перепрограммировании нашей системы вознаграждения таким образом, чтобы это не мешало нашей социальной ответственности и когнитивной производительности — не только по грубым метрикам тех видов умственных способностей, которые оцениваются тестами IQ, но и в плане более тонких способностей, связанных с креативностью, эмпатическим пониманием, интроспективным самоанализом — и, возможно, также со способностью к фундаментальному сомнению в себе, которая может привести к будущим интеллектуальным революциям. Короче говоря, вопрос в том, как предотвратить превращение сверхсчастливых людей в «опиумных» и маниакальных. Но в отношении будущего счастья нечеловеческих животных такая проблема либо не стоит вовсе, либо важна в меньшей степени. Перспектива «львов на соме» может казаться сюрреалистичной; но трудно представить, как ее реализация могла бы считаться безрассудной или аморальной.

Ясно, что на данный момент аболиционистский проект больше похож на набросок, чем на чертеж. Поэтому одной из неотложных задач является разработка академических исследовательских программ, чтобы проект мог стать строгой научной дисциплиной. Такая дисциплина не будет ценностно-нейтральной, но она будет не более нормативной, чем биология охраны природы или научная медицина. Критически важным аспектом продвинутой перестройки экосистем будет предварительное вычислительное моделирование — исчерпывающий поиск ранее непредвиденных побочных эффектов вмешательств на разных трофических уровнях в «пищевой цепи». За философскими манифестами могут скрываться технические сложности; команды по управлению дикой природой должны будут их встретить. Так или иначе, проект искоренения страданий должен войти в академический и политический мейнстрим, с соответствующими организационными структурами и группами защиты. Мир без жестокости потребует действий, согласованных на национальных и межправительственных уровнях, и на уровне ООН, в беспрецедентном масштабе.

Можно понять, если скептики будут отвергать такие сценарии как чистую технофантастику. Социологические, этико-религиозные и идеологические препятствия на пути к проектированию планетарной экосистемы, свободной от жесткости, могут казаться неприступными, даже если признается ее конечная техническая осуществимость. Но предсказание роста глобальной антиспесишистской этики в дополнение к антирасистской этике не так уж и неразумно, каким может показаться на первый взгляд. Рассмотрим центральные догмы основных религий мира. В какой степени проект искоренения страданий является скрытым следствием некоторых из наших основных принципов? Ахимса, санскритский термин, означающий непричинение вреда (в буквальном смысле: избегание насилия — химсы), является центральным для семейства религий, возникших в древней Индии: индуизма, буддизма и особенно джайнизма. Ахимса — это правило поведения, запрещающее убийство или причинение вреда живым существам. Защищаемая здесь перестройка экосистем, по существу, является научным выражением ахимсы в глобальном масштабе, лишенным её кармической метафизики. Верно, что иудейско-христианская и исламская религии исторически были менее сочувственными к интересам нечеловеческих животных, чем неавраамические традиции индийского субконтинента. На протяжении большей части христианской эры в Западной Европе вегетарианство считалось ересью. Библейское обещание Бога о «владычестве» над остальным животным миром традиционно интерпретировалось как священное право на господство и эксплуатацию. Тем не менее, «владычество» можно также (пере)интерпретировать как ответственность за попечение. Что если Исаия прав, и волк и лев действительно могут лежать рядом с ягненком? Хотел бы милосердный Бог, чтобы мы сохраняли биологию страданий, когда ее сохранение станет необязательным? Не забудьте, что (за исключением одного случая) каждая из 114 сур исламского Корана начинается с «Аллах милосерден и милостив». Имя Бога, которое используется чаще всего в Коране, — «аль-Рахим», что в буквальном смысле означает «все-сострадательный». Любое утверждение о том, что милосердие Бога ограничено по сравнению с моральным воображением простых смертных, может показаться богохульным. Пророк Мухаммед говорит о необходимости «универсальной милости». Согласно одной из традиций (Хадис Мишкат 3:1392), Мухаммед учил, что «все существа подобны семье Бога; и Он любит больше всего тех, кто наиболее благодетелен к Его семье». Когда информационные технологии, нанотехнологии и биотехнологии созреют — или их развитие ускорится — возможно, что и религиозные и светские этики будут рассматривать максимальное облегчение страданий как исходное предположение, отклонения от которого требуют оправданий, а не как радикальную новую этику, саму нуждающуюся в оправдании. В почти каждом сценарии будущего мы обречены «играть в Бога». Так что давайте стремиться быть милосердными богами и заменить жестокость дарвиновской жизни на что-то лучшее.