Я сделал видео-версию этой статьи и расширил некоторые моменты здесь.
Я утилитарист до мозга костей, так что для вас может стать сюрпризом, что я уже около месяца называю себя аболиционистом. Но я остановился, и мне кажется, что процесс моих размышлений потенциально весьма полезен. Независимо от вашей нынешней позиции в отношении зоозащитного активизма, я прошу вас прочитать это.
Если вы не знакомы с аболиционистским (или правозащитным) подходом к животным (и его противоположностью — велферизмом), я кратко подытожу его здесь. Велферизм — о сосредоточении на том, чтобы минимизировать страдания, ощущаемые животными. Некоторые велферисты выступают за такие стратегии, как велферистские реформы в фабричном фермерстве, например за изменение способа забоя животных. Они также могут выступать за то, чтобы люди сократили потребление мяса. По сути, это утилитарная точка зрения, или близкая к ней.
Аболиционизм отвергает этот подход и хочет отменить статус собственности животных. Например, аболиционист сказал бы, что все меньшее, чем пропаганда полного веганства (например, говорить, что вегетарианство — это ‘окей’ или ‘хорошо’), неправильно, и все меньшее, чем пропаганда полной отмены использования животных (например, выступление за велферистскую реформу), также неправильно. Аболиционистское движение возглавляет Гэри Л. Франсион, ученый/профессор по юриспунденции и философии из Ратгерского университета.
История
Я мало слышал об аболиционистской точке зрения и отверг ее по утилитарным соображениям. Я уже был веганом и выступал против экспериментов на животных по целому ряду причин, но я все еще рассуждал, что в некоторых гипотетических случаях, когда тестирование на одном животном может означать, что 10 других животных могут уйти, было бы совершенно неразумно не тестировать на этом животном. Эта точка зрения вызвала много критики в мейнстримных веганских кругах, таких как группы в Facebook. Один особенно эмоциональный и запоминающийся комментарий (который я перефразирую) был таким:
“Ты подсыпал бы яд в глаза щенку?”
На что я ответил:
“Чтобы спасти еще 10 щенков? Да. Если вы этого не сделаете, то фактически убьете 10 щенков ради спасения одного, чтобы не чувствовать себя некомфортно. В этом нет никакого смысла.”
Мы ни к чему не пришли, но я был доволен, что победил в этом споре на логических основаниях. Но тем, что заставило меня задуматься, было вот это видеоинтервью с Франсионом, где он утверждал, что велферистская реформа на самом деле просто неэффективна, и что у нас уже была велферистская реформа при Джереми Бентаме (1748-1832). Дела у эксплуатируемых животных действительно пошли немного лучше, но через некоторое время люди успокоили себя, и дела пошли ещё хуже. Это казалось достаточно разумным для меня. И поэтому, хотя я никогда не отказывался от утилитарной позиции, я был открыт к возможности того, что даже на утилитарных основаниях аболиционистский подход был просто лучше в долгосрочной перспективе.
Возможно, лучший способ быть утилитаристом — это притвориться, что вы им не являетесь.
И вот я назвал себя аболиционистом и начал вести себя так же. Я стал противиться владению домашними животными, кампаниям велферистских реформ и отстаиванию чего-то меньшего, чем веганство. Я стал больше спорить со своей не-веганской семьей и обнаружил, что мне все труднее функционировать в обществе мясоедов. Но я не новичок в борьбе с невзгодами ради достижения своих целей, и поэтому я пошел дальше.
Поворот
Я начал сомневаться в точке зрения Франсиона, когда услышал, как он заявил в своем выступлении, что не будет тестировать ни на одном животном, даже если бы это означало исцеление рака, что напомнило мне о разговоре, который у меня был на Facebook. Математика просто не складывалась для меня.
Я прочел “Дождь без грома” (1996) Франсиона, или, по крайней мере, прочел половину, прежде чем сдаться. У него были некоторые веские доводы в пользу того, что велферистские реформы просто не были столь эффективны, как люди думали, и, возможно, сделали все еще хуже. Он критиковал Питера Сингера и его утилитарную позицию по отношению к животным (который считает, что использование животных может быть приемлемым до тех пор, пока их интересы рассматриваются в равной степени с человеческими интересами), и хвалил деонтологическую позицию Тома Ригана, дающую всем животным права, хотя он вообще не тратил времени на оправдание того, почему деонтология лучше утилитаризма. Чем больше я читал, тем меньше убеждался.
Переломный момент
Последний переломный момент наступил, когда я читал работу Брайана Томасика о страданиях диких животных. Он утверждал, что правозащитный подход к животным может в действительности увеличить страдания животных в долгосрочной перспективе, если мы рассмотрим диких животных. Я прямо процитирую из Википедии (этого текста там уже нет — прим. пер.):
“Аргумент заключается в том, что права животных приводят людей к убеждению, что все животные имеют фундаментальные права и не должны подвергаться эксплуатации или вмешательству, независимо от последствий для благополучия. Это может привести к тому, что люди будут против вмешательства в природу и дикую фауну. Однако масштабы страданий диких животных потенциально огромны, и вмешательство в дикую природу может быть хорошим способом уменьшить эти страдания.”
Я чувствую, что причина, по которой большинство дискуссий об аболиционизме ни к чему не приводят, заключается в том, что люди даже не оценивают одно и то же, и поэтому, конечно, у них разные ответы. Если вы в первую очередь цените благополучие животных и оцениваете отрицательно их страдания, вы, вероятно, будете стремиться делать то, что максимизирует/минимизирует благополучие/страдание в долгосрочной перспективе, что может как совпадать с методологией, схожей с аболиционистской, так и нет. Если вы хотите попытаться оптимизировать индивидуальные права вместо благополучия, вы, наверное, используете другой подход.
Я становлюсь все менее убежденным в том, что мне следует пытаться оптимизировать права выше и за пределы того, как это связано с благополучием. Если бы мне пришлось выбирать (при прочих равных, включая побочные эффекты, — чего на самом деле, конечно, не бывает) между животным, которое счастливо, и животным, которое несчастно, но немного менее эксплуатируемо, я не думаю, что смог бы оправдать последнее. Кажется почти насильственным и эксплуататорским само по себе решение обрекать какое-то животное на страдания только для того, чтобы оно могло быть немного менее эксплуатируемым. Наверняка то, что животные в основном ценят сами, — это благополучие, а не отсутствие эксплуатации. Люди ценят, что их не эксплуатируют, потому что это чувствуется плохо. Нечеловеческие животные чувствуют себя плохо в условиях фабричной фермы только потому, что такие условия для животных объективно дерьмовые. Они подвергаются жестокому обращению и содержатся в ужасных условиях. Я не уверен, что ‘гуманная’ резня реально возможна, и поэтому я все еще не буду выступать за нее, но я не буду притворяться, что есть какая-то другая вещь, которую животные ценят, называемая ‘правами’.
Заключительное слово
Как глазурь на торте: я выразил свои опасения Франсиону на его странице в Facebook, а он удалил мой комментарий и заблокировал страницу от лайков. Хорошо сказано, Франсион.