Аннотация

Предполагаемую ценностную симметрию между страданием и счастьем нужно подвергнуть сомнению и рассмотреть альтернативные взгляды. Здесь я представляю две асимметричные картины, которые в совокупности охватывают широкий спектр аксиологических и этических взглядов и заслуживают серьезного рассмотрения.

Введение

«Некоторые взгляды, в особенности стандартные экономические утилитарные взгляды, побуждают нас относиться к злу как к негативному товару. Но, как и Карл Поппер, я убежден, что это очень серьезная ошибка.» — Кларк Вольф (Wolf, 2019)

«Я считаю, что настойчивость утилитаризма насчет моральной симметричности счастья и страдания — одна из причин, почему многим людям тяжело рассматривать его всерьез. … очень жаль, что так, [учитывая, что утилитаризм в первую очередь отводит приоритет уменьшению страданий].» — Джейми Майерфельд (Mayerfeld, 1996, p. 335)

Наши взгляды на относительную моральную значимость счастья и страдания имеют огромное значение для наших приоритетов, поэтому тщательное изучение наших непосредственных интуиций и допущений по этому вопросу — критически важно. Я уже утверждал, что идея о том, что счастье может морально перевесить страдание, нуждается в разъяснении и обосновании (Vinding, 2020b), и представил различные аргументы против моральной симметрии между счастьем и страданием (Vinding, 2020a, part I; также см. Ajantaival, 2021/2022).

Моя цель здесь в первую очередь — кратко рассмотреть некоторые аргументы и взгляды, отвергающие моральную симметрию. Затем на основании этих взглядов приводятся альтернативные картины — конкретные визуальные модели, которые я предложу в качестве более убедительных, чем симметрично-утилитарная картина.

К чему ведет симметричность

Карл Поппер, как известно, критиковал идею о том, что мы можем относиться к страданию как к «отрицательному удовольствию» или к удовольствию как к «отрицательной боли»:

Проблема утилитарной формулы «максимизируйте удовольствие» — в том, что она предполагает, в принципе, непрерывную шкалу удовольствия-боли, которая позволяет рассматривать степени боли как отрицательные степени удовольствия. Но с точки зрения морали, боль не может быть перевешена удовольствием — особенно боль одного человека удовольствием другого. (Popper, 1945, ch. 9, note 2)

Можно утверждать, что экстраполяция выводов из предполагаемой моральной симметрии между счастьем и страданием дает нам основания согласиться с критическим замечанием Поппера.

К примеру, такая симметричность подразумевает, что дать не испытывающему беспокойства человеку испытать состояние интенсивного счастья — настолько же морально важно, насколько важно облегчить (столь же) интенсивное страдание. Джейми Майерфельд возражает против этого вывода, проводя следующий мысленный эксперимент:

В хирургии мы даём пациентам анестезию, чтобы предотвратить агонию, которую они почувствовали бы, если бы оставались в сознании. Предположим, что появилось какое-то лекарство, которое доставляет людям радость по величине столь же большую, что и боль, предотвращаемая анестезией, и что оно не имеет побочных эффектов. Выглядит вполне очевидным, что предоставление такого лекарства было бы менее важным, чем введение анестезии. (Mayerfeld, 1999, p. 133)

Что следует отметить в этом контексте, так это то, что смысл утверждений об «аналогичной интенсивности» состояний счастья и страдания неочевиден (Knutsson, 2016a). Однако, как намекает Майерфельд, даже если мы признаем, что можем осмысленно сравнивать счастье и страдание вот таким образом, описанный выше вывод из симметрии все еще конфликтует с убедительной моральной интуицией о том, что плохость страдания несравнима с тем, насколько плохим предполагается нейтральное, спокойное состояние сознания лишь из-за того, что оно могло бы быть более приятным (Anonymous, 2015, sec. 2.2.14).

Но, наверное, самый изобличающий вывод из симметрии заключается в том, что может быть допустимым — и даже обязательным — обречь некоторого индивида на экстремальные страдания ради поднятия счастья у других, даже есть эти другие и так в порядке (Vinding, 2020a, c. 3).

Некоторые также утверждают, что выводы из психологии и нейронаук дают нам основания для сомнений насчет того, что счастье и страдание симметричны в релевантном смысле (Diener & Emmons, 1984; Baumeister et al., 2001, p. 331; Shriver, 2014). Как пишет Адам Шривер:

Недавние результаты из нейронаук показывают, что удовольствие и боль — не два симметричных полюса одной шкалы опыта, но на самом деле два разных вида опыта с совершенно разными вкладами в благополучие.
(Shriver, 2014, abstract)

Следовательно, «специалисты по этике не могут просто предполагать, что у того, что говорят об удовольствии, есть аналогичные последствия для боли и наоборот» (Shriver, 2014, p. 13, draft version).

Асимметричность в плане срочности

Можно сказать, что фундаментальное различие состоит в том, что страдание является проблематичным по своей сути и что оно несет с собой внутреннюю срочность — по словам Томаса Метцингера, «срочность перемен» (Metzinger, 2017, “Option 4: eliminating the NV-condition”). Нейтральное состояние, которое могло бы быть весьма счастливым, напротив, не является проблематичным, поэтому «поднятие» таких непроблематичных состояний до удовольствий (более высокого уровня) не несет соответствующей срочности.

Поппер выражал схожее мнение:

страдание производит прямой моральный призыв, а именно — призыв к помощи, в то время как нет подобного призыва к увеличению счастья человека, который и так в порядке. (Popper, 1945, ch. 9, note 2)

Удовлетворенность и избегание нарушения предпочтений

Другой взгляд, который влечет моральную асимметрию между счастьем и страданием — это взгляд, согласно которому то, что имеет значение — не интенсивность наших удовольствий, а удовлетворенность, т. е. отсутствие дискомфорта и неисполненных желаний.

Есть много вариаций этого взгляда. Один из них — антифрустрационизм, защищаемый Кристофом Фейге. Согласно ему «мы не делаем ничего хорошего, создавая новые удовлетворенные предпочтения. Что важно насчет предпочтений — не то, чтобы они существовали удовлетворенными, а то, чтобы они не существовали неудовлетворенными.» (Fehige, 1998, p. 518).

Согласно этой точке зрения, удовольствие хорошо лишь в той степени, в какой оно удовлетворяет нарушенные предпочтения, поэтому создание удовольствия не является ценным само по себе (т. е. в терминальном смысле — прим. пер.), и на деле часто может не иметь никакой ценности. Страдание, напротив, подразумевает ценность (отрицательную — прим. пер.) — и, вероятно, представляет собой нарушенное предпочтение, поэтому его предотвращение всегда будет ценным с точки зрения антифрустрационизма.

Майкл Сент-Джулс выражает схожий взгляд на моральную (не)важность продвижения удовольствия ради него самого:

что-либо имеет значение, только если оно имеет (или будет иметь) значение для кого-то, а отсутствие удовольствия не обязательно имеет значение для того, кто не испытывает удовольствие, и уж точно не имеет значения для того, кто не существует и не будет существовать, поэтому у нас нет присущих самому удовольствию причин продвигать его. С другой стороны, страдания нет, пока кто-нибудь не испытывает его, а согласно некоторым определениям страдания [переживание страдания] с необходимостью имеет значение для пострадавшего. (St. Jules, 2020)

С этим связан взгляд о том, что «состояние сознания является неоптимальным или проблематичным только в том случае, если оно непосредственно испытывается таковым, а не в том, когда оно не соответствует какому-то внешнему сравнению» (Anonymous, 2015, sec. 2.2.1; Vinding, 2020a, sec. 1.4).

Схожие аргументы выдвигались в защиту Асимметрии в демографической этике, которая гласит, что у нас есть моральное обязательство предотвращать появление несчастных жизней, но нет соответствующего морального обязательства приводить к появлению счастливых жизней (Benatar, 1997; 2006; St. Jules, 2019; Frick, 2020).

Другое множество взглядов, идентифицирующих удовлетворенность, а не интенсивность удовольствия, как то, что определяет ценность опыта, — это различные эпикурейские и буддистские взгляды на благополучие. Эти взгляды утверждают, что наиболее значимой детерминантой ценности нашего опыта является то, в какой степени он свободен от негативных компонентов, — таких как боль, страх и скука. Состояния опыта, в которых нет таких негативных компонентов, считаются оптимальными. Как следствие, нет дополнительной ценности в добавлении интенсивного удовольствия к таким, — уже оптимальным, согласно этим взглядам, — состояниям (Шопенгауэр, 1819, том I, § 58, стр. 330; Schopenhauer, 1851, pp. 41-43; Breyer, 2015; Gloor, 2017; Sherman, 2017; Knutsson, 2019).

Общая картина: страдание и счастье как морально ортогональные

В свете приведенных выше аргументов и взглядов кажется естественным предложить картину, согласно которой счастье и страдание морально ортогональны — т. е. ортогональны в условном пространстве моральной важности.

Действительно, такая картина ортогональности отражает суть большинства представленных выше взглядов. Например, если мы думаем, что увеличение удовольствия несет такую моральную неотложность и важность, что она лексически уступает (т. е. всегда, независимо от количества — прим. пер.) моральной важности уменьшения страданий (ср. Wolf, 1997, Knutsson, 2016c), или если мы считаем, что увеличение удовольствия не несет никакой моральной важности вовсе, получающаяся картина практически та же: моральная важность уменьшения страданий занимает другое, первостепенное моральное измерение по сравнению с моральной (не)важностью увеличения удовольствия.

(Для некоторых из представленных выше взглядов, например, для Асимметрии, эта картина может подходить не во всех случаях, но все же отражать суть этих взглядов в случае сравнения страдания и удовольствия для будущих существ, которые в настоящее время еще не существуют, — что, пожалуй, наиболее подходящий в контексте наших приоритетов случай для рассмотрения.)

Картина, которую мы получаем, примерно такова:

красная стрелка вверх, зеленая стрелка вправо

Уменьшение страданий представлено красной стрелкой, которая срочно указывает прочь от глубин несчастья, в то время как увеличение счастья символизируется зелёной стрелкой, направленной вбок: двигаться по этому измерению — хорошо, но оно не несет (сопоставимой) моральной срочности. Такова картина, которую мы получаем, если отвергаем идею о том, что удовольствие может морально перевешивать страдания.

Другая картина: «жажда удовольствий» как слегка негативная

Некоторые взгляды могут настаивать на более пессимистичном представлении о ценности удовольствия, или по крайней мере некоторых форм удовольствий.

Например, Саймон Кнутссон защищает точку зрения, согласно которой некоторые виды удовольствий — так называемые кинетические удовольствия (удовольствия, связанные с активным преследованием чего-либо) — могут иметь отрицательную ценность. Они противопоставляются катастематическим, или статичным удовольствиям, т. е. состояниям идеального покоя и умиротворения, которые, по утверждению Кнутссона, имеют нейтральную ценность (Knutsson, 2019).

За Кнутссоном следует Купер (Cooper, 2012), который утверждает, что (по крайней мере некоторые) кинетические удовольствия «скомпрометированы из-за стрессового состояния ума … связанного с интенсивными желаниями»; что такие удовольствия включают в себя «неудовлетворенность» (в оригинале «frustrated dissatisfaction» — прим. пер.); или что они «смешаны с болью» (Cooper 2012, pp. 237-238, цитата как в Knutsson, 2019). Эти слегка негативные компоненты — то, из-за чего (по крайней мере некоторые) кинетические удовольствия с точки зрения Кнутссона являются отрицательными.

(Кроме того, современные нейронауки проводят различие между «хотеть» и «нравиться», и можно утверждать, что предположительно негативные компоненты кинетического удовольствия примерно соответствуют компонентам «хотения», Berridge & Robinson, 2016; Tomasik, 2016. Можно также связать эти негативные компоненты опыта с буддийским понятием кама-танхи, которое примерно означает жажду удовольствия.)

Схожая точка зрения — отстаиваемый Лукасом Глором транквилизм, который гласит, что «состояние сознания отрицательно или антиценно, если и только если оно содержит жажду перемен» (Gloor, 2017, 2.2). Согласно такому взгляду любое желание получить удовольствие антиценно, как и любое состояние удовольствия, в котором содержится жажда к изменению.

Эти взгляды можно представить следующим образом:

три идущие друг за другом стрелки вверх: снизу красная, потом оранжевая, и выше всех - желтая

Можно считать, что удовольствия, в которых содержатся какие-либо желания или легкие разочарования, занимают желтую стрелку: они далеки от интенсивной боли, но все же они слегка негативны. Согласно таким взглядам, только состояния полного покоя оптимальны.

Артур Шопенгауэр, по-видимому, тоже рассматривал удовольствие как нечто, соответствующее движению вдоль желтой стрелки на схеме выше:

Это не изначальное и по собственному почину посещающее нас счастье: это всегда удовлетворение какого-нибудь желания. Ибо желание, т. е. лишение, — предварительное условие всякого наслаждения. Но удовлетворение кладет конец желанию и, следовательно, наслаждению. Поэтому удовлетворение, или счастье никогда не может быть чем-нибудь иным, кроме освобождения от горести, от нужды (Шопенгауэр, 1819, том I, § 58, стр. 330)

Обратите внимание на то, как Шопенгауэр утверждает, что само удовольствие прекращается, когда достигается удовлетворение, и как он, похоже, рассматривает удовольствие как неразрывно связанное с желанием («удовлетворение кладет конец желанию и, следовательно, наслаждению»). Таким образом, можно утверждать, что удовольствие для Шопенгауэра — это примерно то же, что и (неоптимальное) кинетическое удовольствие в системе, которую отстаивал Кнутссон.

Почему кажется, что есть симметрия

Изложенные в предыдущем разделе взгляды могут помочь объяснить, почему счастье и страдание иногда считаются морально-симметричными. Согласно этим взглядам, увеличение удовольствия может показаться моральным эквивалентом уменьшения отрицательных состояний, потому что оно на самом деле часто и является уменьшением отрицательных состояний, или по крайней мере приводит к нему. (И, учитывая это, обратите внимание на то, что слова «несчастливый», «неприятный» и «дискомфортный» неизменно относятся к отрицательным, а не нейтральным состояниям.)

Согласно этим взглядам, состояния, которые мы обычно считаем нейтральными, на самом деле склонны содержать досадные компоненты беспокойства, стресса, скуки и т. д. — но мы во многом не замечаем этих видов дискофморта, отчасти потому, что мы настолько привыкли к ним, а отчасти потому, что они есть у всех (Benatar, 2006, p. 72). Таким образом, согласно этим взглядам, когда мы испытываем удовольствие в том, что наивно представляем в качестве нейтрального состояния, мы на самом деле неправильно интерпретируем освобождение от вышеупомянутых негативных компонентов как достижение действительно позитивного состояния (Gloor, 2017, sec. 2.1). (Я пишу об этом больше в моем эссе «A phenomenological argument against a positive counterpart to suffering».)

Сопротивление асимметрии из-за логических ошибок?

Одна из причин, по которой мы можем чувствовать тягу к утверждению моральной симметрии между счастьем и страданием — это негласное предположение о том, что отказ от такой моральной симметрии обязательно должен быть враждебным продолжению нашего существования. Но такой вывод не обязателен. В конце концов, можно утверждать, что есть и другие моральные ценности помимо страданий и счастья, такие как достижение жизненных целей и проживание добродетельной жизни. Плюралистические взгляды такого рода — обычное дело в среде академических философов.

К примеру, Джейми Майерфельд утверждает, что смерть плоха для других и для нас самих, потому что

успешное завершение наших проектов требует от нас оставаться живыми. Можно добавить и другие причины. У большинства людей есть глубоко укоренившееся желание продолжать жить. Должное уважение их автономии требует, чтобы мы не препятствовали их желанию жить. (Mayerfeld, 1999, p. 160; см. также Mayerfeld, 1996, “Life and Death”; Wolf, 1997, sec. VIII; Benatar, 2006, pp. 211-219)

Кроме того, есть сильные инструментальные причины для продолжения существования своего и других, даже если мы считаем, что страдание — это единственное, что имеет значение (Vinding, 2020a, sec. 8.1-8.2). Так, продолжение нашего существования — это предварительное условие для того, чтобы мы могли эффективно уменьшать страдания других, поэтому цель уменьшения страданий настоятельно рекомендует нам обеспечить продолжение нашего существования.

Кроме того, стоит отметить, что моральная симметрия между счастьем и страданием, похоже, приводит к неправдоподобным выводам, когда дело доходит до этики смерти и продолжения существования. Так что такая моральная симметрия на самом деле не является удовлетворительным основанием для наших взглядов по этим вопросам.

К примеру, чисто велферистская точка зрения, опирающаяся на такую моральную симметрию, подразумевает, что было бы морально правильным убить всех живущих сколь угодно мучительным способом, если бы мы могли затем заменить их достаточным количеством достаточно счастливых существ. Это следствие выглядит значительно более отталкивающим, чем соответствующие связанные с заменой существ следствия чисто взглядов, сфокусированных на уменьшении страданий, — поскольку эти взгляды не позволяют замен, увеличивающих страдания. (Для дальнейшего обсуждения этих вопросов см. Knutsson, 2021; Ajantaival, 2022.)

Таким образом, положительная оценка и предпочтение более продолжительного существования сами по себе не являются веской причиной для утверждения моральной симметричности счастья и страдания. Ведь есть другие, и пожалуй, более убедительные взгляды, которые могут удовлетворить эту интуицию — и, на самом деле, более надежным образом. И эти альтернативные варианты становятся лишь еще убедительней, если вспомнить множество аргументов против моральной симметрии между счастьем и страданием, которые приведены здесь и в других работах (см. напр. Mayerfeld, 1996; 1999; Vinding, 2020a, ch. 3).

Благодарности

Спасибо Тобиасу Бауману, Майклу Сент-Джулсу и Руперту МакКаллуму за полезные комментарии.

Ссылки